В дверь позвонили. Он ждал ее, поэтому открыл сразу. Чувственно улыбаясь не джолиевски пухлыми, но красиво очерченными кораллово-красными губами, девушка сняла песочно-бежевую шубку, которую и шубкой-то назвать было трудно, поскольку она едва доходила до середины худеньких бедер. — Милая, ты не замерзла? — они виделись не в первый раз (кажется, в третий или в четвертый), так что с его стороны такая фамильярность, учитывая еще и ее положение, была более, чем допустимой. — Замерзла. Согрей меня скорее. Чтобы обнять мужчину, ей пришлось встать на цыпочки — он был очень высок. Она не успела прикоснуться к нему губами, а он уже взял ее, легкую, как перышко, на руки. Девушка позволила себе на миг закрыть глаза. Да, их связывали деньги, но не только. Симпатия. Сильная симпатия. Глубокая симпатия. У него жена, двое сыновей-школьников. Ирония судьбы. Она и сама в недавнем прошлом школьница. Лениво-спонтанный ход ее мыслей был прерван его горячими ласками. Она покорно расслабилась — этот тридцатисемилетний самец был прекрасным любовником. Конечно, он не церемонился с ней, как с женой, да и каждый ли день удается дорваться до молодого красивого тела с головокружительно нежной кожей и пьянящим ароматом вседозволенности? Вот он, тот момент, когда ей стало больно. Да, даже ей. Слезы из глаз. Брызгами. Девушка стерпела. Опять. Потом она купит себе золотую клетку, двух друзей — четвероногого и четырехколесного… А пока пусть он делает, что захочет. Show must go on.
Описывать проулки и портвейн,
прибрежный гул, сиреневую дверь,
твою осанку, воздух в ноябре,
мгновенья листьев в мокрущей коре
— я не хочу, но только шелест, блик,
иголки падают, неслышен крик,
сидят вороны, небом облиты,
сидят бродяги с краешка плиты,
плывет земной, пренеприятный дым
из щели, из корней, из ребер, из дыры,
на прутьях позвенит несчастная бутылка,
над домом рванный свет, во тьме блестят чешуйки,
вон огород, с балкона в темноте
нам виден крытый сад, колодец, и везде,
куда не бросишь взгляд, все мрамор и загадка.
Заснешь в своем ужасном закутке,
Вот красный плед, сандалии тугие,
вот злой комар, вокруг ревут стихии,
кошмар в верхушках елей, звон стекла,
увитая молчанием стена
в меня легла.
Описывать заборы и почтамт,
английский спич, уроненную брошь,
одежду пробегающих ребят –
трико и тапочки – пейзажи, даже дождь –
грачей, безумцев, умников, детей,
журналы, стадионы, кроны лип,
удушье свеч, темнеющий полип,
тарантулов, экзотику, миры,
и разные забавы детворы,
рубленный стих, сапог, цветок,
птиц лёт, лет гон, сил ток,
ошпаренные мышцы силача,
разъятие бровями этих глаз,
и удивленье – кто на что горазд.
Все бéз толку, гори моя трава,
ты просыпаешься и руки горячи,
и рассыпаются на слоги и ключи,
все построения, приемы-палачи.
Поймать, ловить, угадывать, плести –
оставь насмешникам, притворникам, ворам,
нельзя понять движение ольхи,
нельзя увидеть зверя взаперти,
нельзя гореть пластмассовым тряпьем,
нельзя стать лезвием в унынии твоем,
слова бессильны – сферы расколоть,
бессильны насовсем, поэту стать
материей, гангреной, бирюзой
и облаком, и горем, и соленьем
нельзя, и стих другой –
раскроет нам соседнее забвенье.
Стих второй
для юношей
Считай, что дома. Поезд отстучал.
Вечерний гомон рыночных задворок.
Висел как дым; из стекол, щелий – шорох
все полз к тебе. У правого плеча
Висел огонь – мерцание киоска.
Что жмурься, что беги – нигде, нигде –
Не сыщешь красоты своей судьбе,
ни звездных угольков, ни пламенного воска.
Случайно моросит. Случайные соседи
нанизывают тень на сучья липы.
Во дворике твоем тугие типы
Случайно громыхают на мопеде..
Считай, что дома. Поезд отстучал.
Звенит стекло, курлыкает погибель,
Охвачена просторной тьмою мебель,
Хихикаешь. У левого плеча
стоит пустырь; недвижимые люди;
Пустырь в тисках; закручены узлом.
За тенью тень; гранит; за домом дом.
Никто с тобой отныне не пошутит.
Немел оскал дворов, и мы его качали,
Немела дверь, немели псы с песками
в немых глазах, немыми потрохами
немел район среди своей печали.
Немел и ты, среди своих исчадий.
ты дома, юноша, и мир в своем начале.
Вот СУКА!!! Раньше думал. что бабы все одни…
Как роделись блядями — блядями и росли.
Теперь скажу иначе и даже почему…
Знавал одну особу, ну очень сексуальную…
Она мне позвонила, спросила -«как дела???»
Пойдём гулять кобыла сказал я ей тогда…
Она была не против… Мы время провели
сказал бы я не плохо, но сука не одни.
Всё это повторилась примерно раза два,
потом узнал от друга, что с ним она была.
И сука интересно что с ним всё как со мной,
ему она звонила… Ну блядь и хуй с тобой,
подумал я в тот вечер когда пришёл домой…
Прошлло ну лет так восемь, вновь встретил я её…
Она всё так же секси, вот только появилось одно большое «НО»
Спокойной она стала, красиво говорит,
И очень интересно при этом не тупит…
Поговорил с друзьями и у подруг спросил,
сказали — «она леди, а ты парень дебил…»
Вновь встретились… Случайно…
В глаза ей посмотрел, поговорили мило
И тут то я прозрел!!! Я понял, что вы дамы
И нет средь вас блядей! и все ваши ошибки
мы повтоорим поздней! я знаю каждый парень видит
себя в этих словах… Он знает, что он глупый…
Зато в ваших руах!!!
Жизнь и смерть — 2 начала.
2 прохождения пути.
Времени великих чада,
Людям их не обойти
__
Жизнь – глоточек воздуха,
Начало великого пути.
Опасны и трудны ее дороги,
Ухабы, ручейки,
Леса и чащи – наши гости
На протяжении пути.
Их мы обходим, а то идем и напрямик,
Но жизнь мы все равно проходим,
Прекрасна жизнь!
Ее ты береги!
Хотя печали и невзгоды ней не столь редки,
Улыбок, радости в ней есть не меньше.
__
Смерть-конец и новое начало.
Душа возноситься туда,
Где место уж ей жизнь определила,
За все, что сделала она.
А впереди рассвет и вновь начало и новое уж прохождение пути.
Твоя душа с тобою, но это уж не ты.
Ты человек с другою кровью,
Но это ты, душа с тобою…Ее ты тоже береги
Я тихонько уйду в зимний сон,
Чтобы там навеки остаться.
Не хочу я в жизнь возвращаться,
И увидеть седой небосклон.
Весна придет, я знаю, верю
И я оправлюсь ото сна
Ну а сейчас в своей постели
На миг лишь приоткрыв глаза
Я напишу слова о вере
И слезы горькие мои
Неслышно падают на строки
О доброте, о дружбе, о любви
Сегодня день рождения Аллы Макаревич (1942-1988).
Вот ее стихи, которые я очень ценю. И всегда поражаюсь, что ТАКОЕ написала жизнерадостная юная женщина, любимая жена и мать двоих детей.
Это было написано так давно! А ведь все уже тогда было сказано Аллой. И про нынешнее время тоже?
После того, как Аллы не стало, я несколько раз пыталась пристроить эти стихи в разные издания. Их набирали в типографии, а потом каждый раз почему-то рассыпали набор… Боялись этих стихов. Такое было и в перестройку, когда вроде бояться было уже нечего.
Вот и сегодня. Эти стихи снова про нас, хотя со времени их написания сменились поколения.
«Мы — дети войны.
Это — в нас.
Это – с нами.
А песни войны
отпылали, как знамя,
обрывки которого прячем упрямо!
И плачем на фильмах
Из старой программы.
За тридцать прошедших
и прожитых (с лишком)
тех лет, о которых
мы разное слышим,
и разное помнили или читали,
и разное думали в самом начале –
за тридцать — вот этих,
почти что нестрашных,
с нависшим в квартирах
молчаньем домашних
(тех старших, вчерашних
бойцов-храбрецов) —
мы взрослыми стали.
И смотрим в лицо:
тому, что от нас
не зависит ничуть,
тому,
что всему перерезало путь;
на век, на двадцатый,
которого хватит
на всех разорённых
и всех, кто заплатит!
Мы — внуки банкротов.
Мы — дети солдат.
И наши:
«Что делать?»
И «Кто виноват?».
Навек суждены нам
с той самой войны…
…Но, может быть, станут
смешны, не нужны
для наших детей?…
Уважаемые авторы!
Если вы нашли одно из ваших произведений, опубликованным на нашем сайте без указания вашего авторства, большая просьба написать нам по адресу info@liricus.ru и указать ваше полное имя и ссылку на оригинал. Мы немедленно добавим эту информацию на сайт.
