Вот последний день года, но дороже нет лота на этом аукционе суток, когда я жил.
Виражи моей жизни, высотой я ошибся. В парке аттракционов счастливы малыши.
Я гуляю под снегом. Я хочу спастись бегом. Но зимой очень сложно по асфальту бежать.
Я боюсь подскользнуться. Учащение пульса. Но никто же не сможет мне любить помешать.
Подвожу я итоги и иду по дороге; а дома, что повыше, — мне от ветра заслон.
Набираю твой номер: пальцам холодно, но мне очень нужно услышать от тебя пару слов.
Я гуляю под снегом. Я хочу спастись бегом. Но зимой не так просто по асфальту бежать.
Я боюсь подскользнуться. Учащение пульса. У того перекрёстка не забудь подождать.
Если вдруг ждать устанешь, «где искать меня, знаешь» — не забудь прислать фразу, и мы встретимся там:
у разбитого сквера, где тебе я поверил, знал, что было напрасно, но хотелось мне так.

(с)

Офицеры

Фрейлины из школы номер семь
На балу танцуют выпускном.
Рядом с ними юные совсем
Офицеры в золоте погон.

Не отводят взоров от невест,
Здесь продлив свидания свои.
И звучит восторженно оркестр,
Словно бы играя вальс любви.

Новенькая форма на парнях.
На погонах звездочки надежд.
Дай вам Боже не бывать в боях.
Дай вам Бог полковничьих одежд.

Юных офицеров кружит вальс.
Школьных фрейлин закружил азарт.
Не стихает их счастливый вальс
Рядом с тишиною грустных парт.

Андрей Дементьев

Следы

Я люблю,
когда над городом —
снег,
неуверенно кружащийся,
ничей.
Неживой,
мохнатый,
медленный снег
одевает в горностаи
москвичей.
В горностаевом пальто
идет студент.
В горностаи
постовой разодет…
Я люблю смотреть на белую рябь.
Фонари плывут над улицей –
горят.
Как наполненные пламенем
ноли,
по – домашнему
горят фонари.
Пухлый снег идет,
и я за ним бегу.
Снег запутался в сплетенье кустов.

На снегу,
на очень тихом
снегу –
восклицательные знаки
следов!

Роберт Рождественский

Снегурочка. Станислав Порай

Снег шел, как больной.
А после
на три месяца
слег.
Лежал –
одинокий и постный-
как перенесенный
слог.
Гулко собаки лаяли,
на каждый сугроб ворча.
Дальние льдины Гренландии
прислали снегу
врача.
Белый халат
метелей
затрепетал над больным.
Вязли в снегу
недели.
Дети
играли с ним.
В снегу застывали сутки,
и было бы все ничего,
но скальпель
живой сосульки
однажды взрезал его.
Снег умирал без стона,
отяжелев весьма…

А люди,
выйдя из дома,
сказали:
« Ну вот и весна!..»

Роберт Рождественский.

…

Пара рюмок спиртного. Вечер.

Нет, совсем уж не модно стало

Вещать многометровые речи

Хотя, и километра бывает мало.

Воды ведут побег из стаканов

Миры быстро сходят с ума

Земли намного меньше Уранов

И в этом не наша вина.

Птицы ломают ветки деревьев

Рыбы теряют моря, океаны

Пальцы в занозах, это поверье

Дома покрывают тонны туманов.

Планеты теряют былую окружность

Астероиды падают из дырявых карманов

Все в этой жизни теряет нужность,

Когда на шее висит сотня удавов.

Сок апельсиновый и стакан. Утро.

Тучи нависли на шпили антены

Зачем ты так смотришь понуро?

В магазинах подорожали цены?

Гуляй по Москве, гуляй!

Смотри, как дети играются вновь

Смотри на них и снова кидай

Сотню черных в небо цветов!

В небо! В небо! В небо! В небо!

Как можно выше к звездам печальным,

Чтоб не казалось, что счастье редко,

Чтобы не зналось на веки прощанье.

Настроение сейчас — задумчивое

Под Новый год желания сбываются.
Я загадала встречу в декабре.
У ёлочки с подарками встречаются.
Я наяву с тобой, а не во сне.

этот мой стих был опубликован в журнале «Юность Подмосковья». Галина Кипер

Были в советское время такие ребята, которые отрицали серость и мещанство советского быта, выражая свой протест всем, чем только можно, в частности, одеждой и поведением. Звались они стилягами. Советское общество очень жёстко с ними боролось, подробностей насчёт именно них я не знаю, знаю, что, например, хиппи специально подсыпали в шевелюру блох, думаю, что и «стилягам» было солоно. И в то время, как власти и общество их прессовали по жёсткому, они писали и пели вот такие песни:

Верю я ночь пройдет сгинет страх
Верю я день придет весь в лучах
Он пропоет мне новую песню о главном
Он не пройдет нет
Лучистый зовущий славный мой белый день
Сколько зим ночь была сколько лет
Будет жизнь сгинет мгла будет свет
Он пропоет мне новую песню о главном
Он не пройдет нет
Лучистый зовущий славный мой белый день
Я войду в радость дня блудный сын
И скажу вот и я здравствуй мир
Он пропоет мне новую песню о главном
Он не пройдет нет
Лучистый зовущий славный мой чудный мир

Эти песни поют до сих пор.
Про них вот буквально только что был снят фильм — «Стиляги», так и называется.

Письмо про снег

Я не видел
такого снега –
он другой,
он совсем не тот!
Он идет
стыдливо и нежно,
извиняясь за то,
что идет.
Извиняясь за то,
что взвешенный,
непонятливый,
неземной.
Извиняясь за то, что –
вежливый
и от этого
чуть смешной.
И за то,
что к нему не привыкли,
к поворотам его озорным.
Извиняясь за то,
что травинкам
суждено
погибнуть под ним.
Извиняясь за то,
что задумчивый,
без привязанностей и любви.
Извиняясь за то,
что уступчивый,-
из него что хочешь, лепи!
Он закроет все,
что прикажешь,
ровным вежливеньким пластом…
Не хвали его!
Он покажет.
Он себя покажет
потом!
Ты не верь его ласковой позе
на пустом раздолье степей…
Ах, как кинется
мстить он после
за свое униженье
теперь!
Будет он колючим,
отчаянным,
хлестким,
огненным,
непростым!

Мы простили его
вначале.
Мы потом себя
не простим!

Роберт Рождественский

В хрустальный шар заключены мы были,

и мимо звезд летели мы с тобой,

стремительно, безмолвно мы скользили

из блеска в блеск блаженно-голубой.

И не было ни прошлого, ни цели;

нас вечности восторг соединил;

по небесам, обнявшись, мы летели,

ослеплены улыбками светил.

Но чей-то вздох разбил наш шар хрустальный,

остановил наш огненный порыв,

и поцелуй прервал наш безначальный,

и в пленный мир нас бросил, разлучив.

И на земле мы многое забыли:

лишь изредка воспомнится во сне

и трепет наш, и трепет звездной пыли,

и чудный гул, дрожавший в вышине.

Хоть мы грустим и радуемся розно,

твое лицо, средь всех прекрасных лиц,

могу узнать по этой пыли звездной,

оставшейся на кончиках ресниц..