у крыльца, под сиреневой тенью, под светом
говорили картавые листья со снегом,
оглаголены пролежни, темные ямы и льдины,
чуть нагретые, слизью слипаются слезы и глины,

гробовая тоска над веселою детской гурьбою,
красота в основании строилась темною кровью,
и границы созданья смешались за ветряный месяц
между шорохов дней и пролетов испуганных лестниц.

вот достойная смерть – промычал бы смешной бонапарте —
утекать и висеть на посмешище радостным братьям,
и Россия кликуш и Россия юродивых старцев
поприветствует нас, и научит нас не удивляться –

ничему ни за что, лишь вглядеться в полуденный отблеск,
сквозь картавую смерть видеть вечно-единственный облик.
и хранить и терпеть, и греметь своей вечной свободой…

Мы, наверно, одни, мы вступаем в горящие воды.