А. Трофимов
Здравствуй! я тебя люблю!
Льются осени и зимы,
взгляд твой невообразимый
я на дне души коплю.
Здравствуй! Я тебя люблю,
волосы твои ируки,
речи спривкусом разлуки,
о которой я скорблю.
Здравствуй, ятебя люблю,
Я забыть уже не волен
слёз, которых не достоин.
Дни до встречи тороплю!
Здравствуй, я тебя люблю!
Стихи о жизни.
Ты устал от метелицы? Я – нет.
Больно уж хороша!
Хлопья реют бесшумно, но – тихий бред! –
кажется, что — шурша.
В этом воздухе диком нет сил
помнить и вспоминать.
Это именно то, о чем просил
Иверскую Божью мать.
Сколько можно вдыхать глухую взвесь,
давних времен гашиш?
Жизнь это то, что сейчас и здесь-
просто, а вот, поди ж…
Говорят, душа не идет в астрал
без серебряного шнура.
Если впрямь я закон попрал –
гибельная игра.
Но она началась. И рвется нить.
О, как я хотел, подлец,
прошлым метелицам изменить
с нынешней.…Наконец!
Юрий Ряшенцев
1-2—?
я вчера разлюбил стихи,
играть блюз на гитаре—интересней,
это настоящая стихия—
играть всю ночь эти песни..
и даже моя собачка,
странная смесь пинчера и таксы,
подвывает под эту жвачку
секса весёлого плаксы..
я уверен,через 2 часа
динамо(Киев) выиграет у Арсенала,
но мне всё равно,я—оса,
я жалю звуком предвкушенье финала…
>Мело, мело по всей земле
Во все пределы.
Свеча горела на столе,
Свеча горела.
Как летом роем мошкара
Летит на пламя,
Слетались хлопья со двора
К оконной раме.
Метель лепила на стекле
Кружки и стрелы.
Свеча горела на столе,
Свеча горела.
На озаренный потолок
Ложились тени,
Скрещенья рук, скрещенья ног,
Судьбы скрещенья.
И падали два башмачка
Со стуком на пол.
И воск слезами с ночника
На платье капал.
И все терялось в снежной мгле,
Седой и белой.
Свеча горела на столе,
Свеча горела.
На свечку дуло из угла,
И жар соблазна
Вздымал, как ангел, два крыла
Крестообразно.
Мело весь месяц в феврале.
И то и дело
Свеча горела на столе,
Свеча горела.
Без заголовка
а ты говоришь, что мой страх смешон.
еще немного – и он прошел.
но даже самое яркое солнце
не сделает мне хорошо.
так хорошо, как в твоих ладонях.
но что-то меня постоянно гонит
все дальше и дальше,
остаться здесь не позволит
душевная рана дикого зверя.
мне так отчаянно хочется верить
что ты догонишь меня, когда
я буду готов хлопнуть дверью
и выйти в ночную безлюдную стужу.
я – болен. я откровенно простужен,
но греет меня мысль,
что хоть кому-то, да нужен.
Декаданс
Мне всё равно, какой зимой
Глаза мои закроют снеги,
Удел окончится земной,
Сосновый гроб в простой телеге
Понуро отвезёт гнедой
За церковь к сельскому кладбищу.
Помянет всуе раз, другой
На паперти бродяга нищий,
Мол, дескать, были времена…
Лакеи скарб сожгут трухлявый –
Записок ворох, имена,
И с ними связанные драмы.
Как хлам, обуглятся листы —
Стихов обрывки, мысли, речи
И календарь, где год застыл
На дне последней нашей встречи,
И чей-то локон золотой
В конверте с высохшим левкоем
Вмиг станет серою золой –
Извечным символом покоя.
Кому они теперь нужны?
Развеется былого пепел…
Лишь имя умершей княжны
Прошепчет над могилой ветер.
Мне всё равно, какой зимой
Глаза мои закроют снеги,
Поскольку знаю, что весной
Даст деревянный крест побеги…
Полонина Ирина
Тайна
Помню, мне было года три, когда она у меня появилась. Она была похожа на секретик — знаете, это когда в земле выкапывают маленькую ямочку, кладут туда фольгу, на нее — какие-нибудь цветочки, бусинки, что хочешь, в общем. А поверх всего этого — маленькое стеклышко. Затем ямку снова закапывают, но как-то это место отмечают- ну, палочку ставят или еще что. И, когда очень грустно, убирают землю и смотрят на блестящие бусинки под толстым и грубым стеклом.
Я любил делать «секретики», но ее я любил еще больше. Она была только моей, никто не мог ее раскопать, отрыть, разбить. Она сверкала и искрилась, хитро подмигивала мне и показывала остальным язык.
Другие ребята завидовали и иногда заводили свою, но не могли уследить и оттого она каждый раз умирала. А моя — жила, и потому они завидовали еще больше.
Я говорю о тайне. Тогда, в три года, она у меня появилась. Я положил тайну в жестяную коробку из-под чая — в такую большую, разноцветную, с нарисованными на ней слонами — коробку засунул в тумбочку, закрыл на ключ, а ключ всегда носил на шее. Впрочем, никто все равно не знал о том, что моя тайна находится именно там, так что я не волновался.
Сейчас мне уже далеко за сорок. У меня есть жена, Ира — замечательная во всех отношениях женщина, заботливая, добрая;есть сынишка, Пашка, ему еще всего четыре годика. А еще собака есть.
Но никто из них не знает моей тайны. Иногда думаю — глупо это все, не по-взрослому. А потом, как вспоминаю, что всю жизнь хранил ее, что и мама, и папа умерли, и «секретики» все давно раскопаны, и стеклышки разбиты — лишь она одна жива, в своей жестяной коробке — так и начинаю оберегать ее пуще прежнего, и улыбаюсь ей, как тот мальчик, трех лет отроду.
И она отвечает мне загадочным мерцанием.