***
знаешь, никогда не умела выбирать для себя мужчин,
видимо, к старости напишу энциклопедию отрицательных качеств
в двух томах. или в трех. если сил с такой жизнью
конечно хватит.
хотя…
простят ли меня выбираемые если я ими во имя творческого
процесса снимаю стрессы … а если не хватает внимания
меняю их
на «уйти с головою в работу» и до рвоты вру что мне все равно
и реву тогда тихо-тихо
словно падают листья,
но только не так красиво.
помнишь, я обещала не быть истерично-слезливой
но небо под вечер заточенным диском солнца
царапает горло… и, знаешь, невыносимо…

Рыбный четверг (с)

***
Не колышется, не шевелится, не подвинется, у зимы ввиду, у снега на поводу, слышь,малыш, я уже не знаю, во что всё выльется: в ядовитую ртуть, в сверкающую слюду, где очнешься — в Нью-Йорке или где-нибудь в Виннице, в чьей постели, в чьих ладонях, на чью беду. Я боюсь, что тебя не хватит не только вырваться — но и даже отпрыгнуть, когда я вдруг упаду.
В этом войске я почетная злополучница, многолетний стаж, пора открывать кружок. Здесь не будет времени пробовать или мучиться, ждать, пока другой осмелится на прыжок. Видишь, милый, по-хорошему не получится, тут сперва глотай — а после лечи ожог. И сначала ты выходишь себе со знаменем — наклоняешься с другого конца стола — я-то знаю, ты давно уже без сознания и в груди твоей застряла моя стрела.
Закружатся, завальсируют шпили, ратуши, голубые сосны, звездчатый хризолит, я насню тебе сегодня морские ракушки и канатную дорогу через залив, дни летят, смеются, щелкают, будто семечки, брось монетку, не считать на воде кругов, две усталые ладони на теплом темечке, бесконечно-мокрый ветер вдоль берегов. Мы гуляем фонарями, дождями, парками, инспектируем устройство дверных щеколд, греем ветер золотыми твоими патлами. Утыкаюсь теплым носом между лопатками, острие стрелы привычно поймав щекой.
Суета и осень, дымка, дурная практика, теплый кофе пополам на двоих в ларьке, шоколадка разломалась на сто квадратиков, что один за другим растаяли в кулаке. Время лечит лучше самых полезных выдумок, голова в порядке, в сердце зарос проем, чтоб забыть тебе сегодня на вырост выданы новый дом, другой автобус, чужой район.
Ты очнешься утром, выдохнешь «утро доброе»,
Удивленно глянешь — кто это тут лежит?
Я увижу круглый шрам у тебя под ребрами.

И в который раз попробую пережить.

Алька Кудряшова

Мысли летают с обрывов,

Чувства ложатся на дно,

Мрачной, холодной пещеры,

Где вам пройти не дано.

И не ходи, не надо,

Там побывать никому.

Я и сама не рада,

Но я Тебе расскажу:

Как здесь темно и сыро

 И нет никого вокруг.

Как пахнет здесь гнилью

И слышится каждый звук.

Ты, проходи мимо,

Не заходи сюда.

Ведь до того противно,

Бывает здесь иногда.

Если Ты мне не веришь

Лети вместе с мыслью вниз.

Не сомневаюсь, Ты сможешь,

Но знай- это только каприз.

А выбираться сложно

Из этой глухой черноты.

Наверно, почти невозможно,

И жизнь теперь — только мечты…

Хочу мотоцикл и ехать сто двадцать,

По мокрой дороге и не сомневаться,

Стерев свою память лишь ветру отдаться,

И закрывая глаза жизни слегка косаться.

Не думать о будущем, не помнить прошлого

Оставить все мысли за гранью возможного

Поближе к себе пододвинуть газ,

Немного приблизив назначенный час.

Теперь я лечу? Посмотри.. наверху..

Нет… Странно а думала что смогу…

Да, нет же лечу! только камнем вниз…

Открою глаза. Я жива? Вот сюрприз!

Когда-то давным — давно когда солнечный свет слепил глаза и каждый его лучик радовал душу заставляя громко смеяться от радости хлопая в ладоши. Когда теплые капли дождя ласкали волосы, а разноцветный перелив радуги играл на небе своей неповторимой палитрой только для тебя. Когда улыбки были искренними, а сказанные слова не тяготили сердца непомерным невыносимым грузом. Когда от огорчения и боли мы бес стеснения лили слезы не боясь выглядеть глупо или стать изгоями. Когда каждый из нас мог искренне чувствовать, по восторженно любить и до острого крика ненавидеть. Когда каждый из нас всегда знал что он хочет и мог честно признаться в этом не только себе, но и другим. Когда все мы говорили правду не умея лгать и лицемерить. Мы не путались сами в своей лжи и не задавали лишних вопросов. Мы честно говорили этому миру и всем его жителям о своих мыслях и чувствах, мы громко заявляли о себе. Мы умели мечтать, мечтать по настоящему веря в самое не вероятное и надеясь на самое лучшее. Мы дарили себя и свои мечты этой жизни желая сделать ее другой, особенной жизнью, в которой есть еще одна не менее значимая судьба не похожая на миллиарды других судеб. Судьба изменившая этот мир по новому. Вера в то что через несколько лет появится еще один талантливый врач, который спасет жизни тысячам людей, гениальный ученый, способный изобрести лекарство от рака, смелый солдат любящий свою родину, изящная танцовщица, одаренный поэт, взойдут новые светило живописи и музыки.
Когда-то давным – давно эта вера погибла, он угасла в сердцах тех чистых и искренних людей которыми мы были раньше, ее огонь погиб забрав с собой те далекие не сбывшиеся мечты, оставив за собой лишь тлен и бренность боли и разочарования. Серая бренность золы, отяготившая тяжелым черным осадком наши сердца со временем превратилась в острый и не отесанный кусок гранита. Лишь боль- это все что осталась внутри от когда то яркого огня. Она проливалась влажными дорожками слез по нашим щекам, но вскоре не осталось и этого мы навсегда разучились плакать. Все мы ушли в другую новую жизнь без любви мечты и надежды, унося с собой лишь острый гранит раздирающий грудь.
Что- же произошло со всеми нами? Все мы просто повзрослели…

Идут белые снеги,
как по нитке скользя…
Жить и жить бы на свете,
но, наверно, нельзя.

Чьи-то души бесследно,
растворяясь вдали,
словно белые снеги,
идут в небо с земли.

Идут белые снеги…
И я тоже уйду.
Не печалюсь о смерти
и бессмертья не жду.

я не верую в чудо,
я не снег, не звезда,
и я больше не буду
никогда, никогда.

И я думаю, грешный,
ну, а кем же я был,
что я в жизни поспешной
больше жизни любил?

А любил я Россию
всею кровью, хребтом —
ее реки в разливе
и когда подо льдом,

дух ее пятистенок,
дух ее сосняков,
ее Пушкина, Стеньку
и ее стариков.

Если было несладко,
я не шибко тужил.
Пусть я прожил нескладно,
для России я жил.

И надеждою маюсь,
(полный тайных тревог)
что хоть малую малость
я России помог.

Пусть она позабудет,
про меня без труда,
только пусть она будет,
навсегда, навсегда.

Идут белые снеги,
как во все времена,
как при Пушкине, Стеньке
и как после меня,

Идут снеги большие,
аж до боли светлы,
и мои, и чужие
заметая следы.

Быть бессмертным не в силе,
но надежда моя:
если будет Россия,
значит, буду и я.

Евгений Евтушенко

А в ноябре ни дождя, ни холода — так и сиди, попивая чай, мысли безделицей перемолоты в серый кисель да тоску-печаль, просится в руки избитая рифма «скучай», да уж никто не скучает, я в том числе, все хорошо, одиночества.точка.нет…
Я забываюсь в призрачном ремесле — всякую ерунду облекать в сонет, только сейчас не сезон, тяжела рука, да ну и черт с ним — мало ль сегодня дел? В городе этом нынче не ветерка, видимо, Боженька снова недоглядел.
Как бастионы, разложены сотни книг, этот мирок так уютен, красочен, щедр, мой персональный сказочный материк!
…Просто здесь нечем заняться теперь вообще.

Метр за метром. Город наш — как пирог, радостен, многослоен и душноват, кажется, это мой несчастливый рок, скоро он перерастет в персональный ад:
Я много вижу — а поделиться не с кем, все это копится в сердце и голове.
Так и живу — внезапным порывом резким руки запели, как маленький соловей…

То ли последняя птичка перед зимой, то ли их стая под крышу ко мне летит,
Успеть бы остаться осенней строкой хромой, а дальше пускай безденежье, грипп, отит,
А дальше могу, пожалуй, засесть за книжки и быть счастливым до времени-до поры.
Но это, наверное, будет немного слишком и будет засчитано выходом из игры.

Ноябрь смеется, ломает строки, ты злая, осень, как улей ос, а я черчу на стекле дороги, те, где мне что-нибудь удалось, сейчас еще время есть дособраться, присесть, да выкурить по одной.

Я отправляюсь по сказкам братцы. В грядущую зиму. А кто со мной?
10.11.08

В огромном городе моем – ночь.
Из дома сонного иду – прочь,
И люди думают: жена, дочь,
А я запомнила одно: ночь.

Июльский ветер мне метет путь,
И где-то музыка в окне – чуть.
Ах, нынче ветру до зари – дуть
Сквозь стенки тонкие груди — в грудь.

Есть черный тополь, и в окне – свет,
И звон на башне, и в руке – цвет,
И шаг вот этот – никому вслед,
И тень вот эта, а меня – нет.

Огни, как нити золотых бус,
Ночного листика во рту – вкус.
Освободите от дневных уз,
Друзья, поймите, что я вам – снюсь.

Марина Цветаева. 1916 год.

Не заменить тебе меня душой…
Не заменить тебе меня и сердцем..
и пусть кажусь сейчас тебе смешной…
Не хлопай сильно ты передо мною дверцей…

Ты заслонишь меня своим крылом бесценным…
пусть ты не любишь,верь,люблю тебя!
И этот мир мне без тебя-бесцветный…
Все люди любят…все живут-любя.

Ты думаешь,все знаешь-ты не прав…
Ты думаешь глупа?Умеешь читать мысли?
ты думаешь сейчас мой-твой неукротимый нрав
Они вдруг друг от друга стали вмиг завистны…

но ты ослеп,не понимая сути..
Забыл и отпустил меня на век…
Ты вне себя,ослаб,не в силах больше мучать….
не в силах поменять теченье моих рек..