любовь – подобие парусной лодки.
а я – неопытный и неловкий
канаты натягиваю до предела,
чтобы рвалась-летела.
забудь про нескладные рифы-рифмы
порой сбивающиеся с ритма,
но танец этих нескладных рифм
правдив настолько, что даже Риф
Барьерный ничуть не страшен.
юнга от бури становится старше
на пару земных спокойных жизней.
видишь, опыт на лоб ложиться
тонкой морщинкой, еще не заметной.
припудренной солнцем. разглаженной ветром,
парус вздымающим на высокой мачте.
и юнга, совсем молодой еще мальчик,
отцовских ударов отвыкнет боятся,
и кровь из губы утирая, смеяться.
любовь – есть свобода души и тела.
и я канаты натягиваю до предела.

Мне уже даже не двадцать пять…
Я успела устать
целовать ручки
порочным готичным сучкам,
безупречно очерченным черным.

Вечером
ром и свечи –
романтичная встреча.
Я
отчаянно атакую
такую
молочно-белую
тебя.

Целую
русалочку-девочку рыжую,морем выжженную,
Жадной пираньей выжру
до косточек сочные сырые чувства…

Искусство не помнить,
не мять пластилина
тактильной памяти
ванильных и мятных,
помятых и в пятнах
образов разных разовых бывших,
шелестящих чуть слышно
фетровым ветром
по нервам манерной стервы…

Вырвать приз — стать первой.
Единственной капризной музой,
с розой в зубах танцующей танго
голыми пятками
на расплесканных лет остатках…

Сонеты В.Шекспира в переводе С.Маршака

102

Люблю, — но реже говорю об этом,
Люблю нежней,- но не для многих глаз.
Торгует чувством тот, кто перед светом
Всю душу выставляет напоказ.

Тебя встречал я песней, как приветом,
Когда любовь нова была для нас.
Так соловей гремит в полночный час
Весной, но флейту забывает летом.

Ночь не лишится прелести своей,
Когда его умолкнут излиянья.
Но музыка, звуча со всех ветвей,
Обычной став, теряет обаянье.

И я умолк подобно соловью:
Свое пропел и больше не пою.

116

Мешать соединенью двух сердец
Я не намерен. Может ли измена
Любви безмерной положить конец?
Любовь не знает убыли и тлена.

Любовь – над бурей поднятый маяк,
Не меркнущий во мраке и тумане.
Любовь – звезда, которою моряк
Определяет место в океане.

Любовь – не кукла жалкая в руках
У времени, стирающего розы
На пламенных устах и на щеках,
И не страшны ей времени угрозы.

А если я не прав и лжет мой стих,-
То нет любви и нет стихов моих!

***
«Люблю тебя» — всё решено не мною,
Все чувства сердца, разума кляня
Всё пропадает в раз, когда перед собою
Я вижу блеск, столь ненаглядных глаз.

Уж много дней мы вместе постоянно,
И с каждым днём сильней люблю тебя,
И с каждым мигом всё слабей сомненья,
Которые исчезнуть навсегда.

И чаще станут лучезарные улыбки,
Ты улыбнёшься мне, а я – тебе.
И промелькнёт меж нами нить сомненья,
А нужно расставаться ли вообще?

***
Жив лишь тот, кто нужен.
Жив лишь тот, кто верен.
Если ты уйдешь, я не останусь.
Если позовешь, я не откликнусь.

Гул в ночи распространяется быстрее,
Ночью резче, ночью всё нужнее.
Ночью мы — одни, а ты – другая.
Ночью я брожу в сомненьях, всё не понимая.

Сколько мыслей, сколько дарованья!
Сколько бед и сколько ликованья!
Нет у нас лишь только одного
Взаимопонимания и всё…

Любимая

Люблю тебя как в иступленьи,
Прощенья яростно прошу.
Не мучай ты меня сомненьем,
Уж слишком часто я грешу.

Пускай, стихи мои не новы,
Пускай, промокли все насквозь,
Я не ищу другой подковы,
Надеясь, что не будем врозь.

Не нужен мне никто иной,
Ни идеал и ни Мадонна,
Пусть даже будет тот герой,
Прекрасно певший у фонтана

Одна ты мне нужна, поверь,
Прекрасный блик воды зеленой,
Мне чувства ты свои доверь,
А я хранитель всей вселенной…

Морозное утро

И в белым инеи сокрыта
Загадка окон.
И белым снегом вновь покрыта
Береза вровень.

Сильны же русские морозы
Рано по утру.
И плотным стадом бродят козы
На заснеженном лугу.

А мне не спиться в это утро —
Мечтаю о тебе.
И нету мыслей кроме этой —
Ты бриллиант в колье!

***
Падение надежд и мыслей.
Не в силах больше двигаться ни миг
Ни ты, ни я, моя ты бездна
Глубокая и белая, как снег.

Ты говоришь мы разные с тобою,
Но что с того? Ты – воздух, я – вода.
Ты – легкие, а я твоё дыханье,
Ты – ночь, а я твоя ночная тишина.

Мы разные, но мы едины,
Как инь и янь, как день и ночь.
Мы разные, но мы ведь в силе
Познать себя и противоположности помочь.

И правы физики же были,
И математики им в стать,
Ведь плюс и минус не просили
Их нагло так соединять.

воть)

коснись…

Коснись теплом крыла моей души
Я жду чудес – я закрываю глаза
В который раз мне сохранили жизнь
В дороге в небо снова отказав
Но я вижу мост над горящей рекой
Я вижу тень твою впереди
Я знаю – мне ещё далеко
Сквозь ночь и память, сны и дожди
Но я успею – у меня есть крылья
Их плохо видно под смертной пылью
Я умею летать…

Смотри – мои следы стирает день
А дождь в окно опять смывает витраж
И крыльев плащ истрёпанный в беде
Опять тоскует по ночным ветрам
Я слышу зов, похожий на крик
Я вижу тени убитых птиц
Мне снова нужен древний язык
Потопом смытый с пыльных страниц
Так отпустите – откройте двери
Пусть мир вернёт мне прежнюю веру
И потерянный дом

Усталость охраняет мой покой
А в чаше кровь, как дорогое вино
И буквы в ряд уверенной рукой
Рождают вереницу страшных снов
Открой ворота которых нет
Я верю в то, что ты где-то здесь
Я бьюсь в молитве поздней весне
Ища в рутине благую весть
По слову песни забытый воин
Мой путь на небо заклят травою
Силой брошенных слов…

«Будет время — пиши, обещаю не медлить с ответом.»
Обещаю легко: ты из тех, кто не станет писать.
Что ж… Логично. Пускай все закончится этим же летом,
Не трепи себе нервы, бумагу напрасно не трать.
И не нужно звонить. Позже скажешь: что было то было.
Эти краски нелепые смоет морскою водой —
Возбужденья румяна и скромности ложной белила —
Все сойдет. Я стара, чтоб рыдать над такой ерундой.
На прощанье — бери же, бери! — я дарю тебе счастье
Не жалеть ни о чем, не винить ни себя, ни меня.
Мотыльки беззаботные все-таки правы отчасти,
Я учусь развлекаться, их принципам верность храня,
Я же знаю, что дальше: работа, работа, работа…
Ничего не осталось для вмиг опустевшей души.
Впрочем, можно оставить на столике адрес и фото,
На другой стороне начиркав: «Будет время — пиши…»

…И шагнуть из кипящего страстью курортного рая,
В простоквашу московского утра лицо окуная…

Вера Бутко

Прячься от памяти, прячься… Но каждая вещь,
как ни старайся не видеть – хранит отпечаток,
который не сунешь подальше, как пару перчаток.
Это – живое. Себе не прикажешь: «Отрежь!».

«Хрущевка» на «Звездной», старинный рояль без кустов,
собака у ног, крепкий чай и пельмени на ужин…
И ты был тогда так клинически, истинно нужен.
Но запад есть запад. Восток, как всегда, есть восток.

Нас грело спокойно одно на двоих одеяло,
и спину подставил покорно двуспальный диван.
Но все завершается. Утро вступило в права.
Нас было так много. И нас оказалось так мало…

Толку-то дергаться? Это же просто стихи,
Краткий анализ того, что сказать не успела,
драка с рассудком, мочилово с памятью тела –
она обостряется осенью, что твой бронхит.

Если здесь ночь, то в ночи, как водится, яд.
Легкие стали тяжелыми – это все кашель…
Ты обещал, что наше останется – нашим.
Помнишь? Конечно же, помнишь… да что это я.

Е.Молочникова