Опять недосказанность и многоточие,
Бессмысленность, многословесная вязь,
Как будто за Вашею чёлкой всклокоченной
Замкнулась фантазия и пережглась.
Нет-нет, не ворчу, я же сам аллегории
Пишу, чтобы скрыть состоянье души
За необязательными разговорами
И не претендуя на званье паши,
И на королевскую, в лилиях, мантию,
На маршальский жезл, где карбункул горбом,
К тому же ещё не даю Вам гарантии
Остаться навеки счастливым рабом…

И. Белкин

Я что-то в ней находил. Улыбка, кажется, у нее красивая. Детская, непосредственная. И еще она смешно морщит носик, когда смеется.
Вроде бы, у нее фиолетовые глаза. Скажете, не бывает? Может, и правы окажитесь. Я ведь не помню точно, но кажется, что все-таки фиолетовые.
А еще она ходила по дому в одной рубашке — моей белой рубашке, которая была ей очень велика. У нее стройные ноги, цвета мрамора.
И волосы у нее огненно-красные. Они, вроде, пахли еще всегда очень вкусно. Мне казалось, сиренью и крыжовником. Волшебно.
Она вообще волшебная. То есть, я находил ее волшебной.
А сейчас не нахожу.
Сейчас я лежу, уткнувшись в копну волос цвета липового меда. Они пахнут черемухой и яблоками, и это вовсе не волшебно. Это сказочно.
Она любит шелк и бархат. Меня еще любит.
И глаза у нее голубые.
Только вот иногда все-таки что-то такое чувствуется…только слабо так чувствуется, да и редко.
Может, из-за того, что фиолетовые глаза встречаются реже голубых.
А может, иногда, самую малость, я скучаю по запаху сирени и крыжовника.
Но это все — только кажется. Да и голубые глаза я люблю.
Читать далее

Я на крыльях в небо поднимусь,
Прямо к солнцу – ласковой звезде.
С высоты небес я улыбнусь,
Не планете – одному тебе.

Я дождем на землю, вниз, прольюсь,
Стану каплей в водах океана.
Я тебя найду и испарюсь,
Стану легким утренним туманом.

Ангел, дождь или туман – одно,
Имя не меняет содержанья.
Солнцем я стучусь в твое окно,
Воздухом ловлю твое дыханье.

Душа – как ветер, ласковый Зефир.
А сердце освещает весь твой мир.
12.08.06

Мне этой ночью снились Вы.
Мой милый друг, Вы мне признались,
Что от назойливой молвы
На край бы света Вы умчались.
Что утомил Вас этот люд
И что Вы жаждете покоя,
Но Вам свободы не дают
И держат цепкою рукою.
Вы долго говорили мне,
Что я в сужденьях ошибалась,
И что Вы тонете в вине,
И что сморила Вас усталость.
Вы говорили: «Всё не так»,
А я лишь молча Вам внимала.
Вы вопрошали: «Жить-то как?»,
А я молчала. Я молчала!
Вы разрушали тишину
своим приятным баритоном,
Не замечая, что я льну
К Вам сердцем женским утомлённым.
Но Вы умолкли как-то вдруг.
Меня обняв, Вы испарились…
Вы мне приснились, милый друг,
Но лучше вовсе бы не снились.

пылью покрыт в молчании
пылью покрыт в ожидании
молча лицо под пылью лежало
вдруг побежало и тупо застряло
из зеркала выскочив..

Анатолий Клименко. Паром у берегов Симбирска

Паромщик

Когда в тени, у ранней рощи,
лучом расколота река,
Иван Матвеевич, паромщик,
соединяет берега.

Разбилось что – то в мире снова.
И, неспокойный за восход,
осколки зеркала речного
он в горсть задумчиво берет.

Иван Матвеич шепчет: «Ладно,
отправлю первыми школят…
Их на закате так приятно
брать поумневшими назад…»

Но ночью снятся ему часто
то сирота , то инвалид.
Из дальних сел к нему стучатся.
Мол, он поймет, соединит.

Опять приходит бабка Оля,
Уж ты, вдову, ее прости,
Зовет убитого…
И молит
На берег тот перевезти.

А что ты можешь переправой?
Какой тебе мешает груз?
Не можешь ты сказать ей правды.
Что нет его. Что берег пуст.

…Скрипит паром, как утешенье,
Покуда дух не выйдет вон,
Наивный дух соединенья,
Что в каждом русском испокон.

Но он порой боится мудро,
Меж берегов тревожа нить,
Вдруг умереть –
Посреди утра…
И их собой разъединить.

Николай Зиновьев 1968 год

Глупо и безответственно. Слабость, и всё, не более. Всё, что осталось с детства, но теперь ещё с алкоголем. Е-сли не пройдёт — повесится, выходы есть, естественно. Двадцать четыре месяца — да, всё совсем как в детстве, но теперь ещё с алкоголем. Время мешалось с горем, с радостью, с позолотой. Двадцать четыре месяца. Ну или больше: рвота при упоминании, при виде даже, выход есть — наркомания, остальное — лажа. Об остальном говорить не хочется, об этом, правда — тоже, предмет монолога утерян, утерян в пизду, похоже, от кажущейся свободы — сладкая эйфория, это последний писк моды — холодная истерия: теперь не хуячат посуду об пол и глухие стены, теперь здесь, везде и повсюду — глобальные перемены. В грязной реке — воды по колено. Теперь не хуячат посуду об стены.Читать далее

Глупо и безответственно. Слабость, и всё, не более. Всё, что осталось с детства, но теперь ещё с алкоголем. Е-сли не пройдёт — повесится, выходы есть, естественно. Двадцать четыре месяца — да, всё совсем как в детстве, но теперь ещё с алкоголем. Время мешалось с горем, с радостью, с позолотой. Двадцать четыре месяца. Ну или больше: рвота при упоминании, при виде даже, выход есть — наркомания, остальное — лажа. Об остальном говорить не хочется, об этом, правда — тоже, предмет монолога утерян, утерян в пизду, похоже, от кажущейся свободы — сладкая эйфория, это последний писк моды — холодная истерия: теперь не хуячат посуду об пол и глухие стены, теперь здесь, везде и повсюду — глобальные перемены. В грязной реке — воды по колено. Теперь не хуячат посуду об стены.Читать далее