…но долгими вечерами,
Шагая по зимним проспектам,
Путь сокращая дворами,
Но не меняя вектор,
Он проходил устало,
Чуть задевал прохожих…
После его не стало.
Мира не стало тоже.
Нет, не гляди в тень со слепым отчаяньем,
Ведь тенью никогда не стану я.
Суля окольцеванье-обручание,
Венчание и прочье одичание,
Ты вызвал лишь улыбку с замечанием:
«Со мною ли нужна тебе семья?»
Я знаю, что попытка не случайная —
Ты жаждешь, чтобы я была твоя.
Всю жизнь готов ли провести в молчании,
Отдавшись жестам, взглядам и перу?
Готов ли ты не к встречам, а свиданиям?
Готов ли мне прощать все опоздания,
Готов ли ночь томиться в ожидании,
Смотря в окно, как в черную дыру,
Иль провести в метаниях, искании,
Навряд ли обретая и к утру?
Согласен ли, что буду неприступною,
Всё сохраняя, всё — не только вид?
Согласен ли, что буду теплой, чуткою,
Весёлой, но в стихах, а в жизни — лютою?
Согласен ли, что слёзы будут — сутками —
О давней, но потерянной любви?
Согласен ли, глупыш, с такими путами?
Нет? Что ж, тогда к венчанью не зови.
Нет, не гляди в тень со слепым отчаяньем,
Ведь тенью никогда не стану я.
Суля окольцеванье-обручание,
Венчание и прочье одичание,
Ты вызвал лишь улыбку с замечанием:
«Со мною ли нужна тебе семья?»
Я знаю, что попытка не случайная —
Ты жаждешь, чтобы я была твоя.
Всю жизнь готов ли провести в молчании,
Отдавшись жестам, взглядам и перу?
Готов ли ты не к встречам, а свиданиям?
Готов ли мне прощать все опоздания,
Готов ли ночь томиться в ожидании,
Смотря в окно, как в черную дыру,
Иль провести в метаниях, искании,
Навряд ли обретая и к утру?
Согласен ли, что буду неприступною,
Всё сохраняя, всё — не только вид?
Согласен ли, что буду теплой, чуткою,
Весёлой, но в стихах, а в жизни — лютою?
Согласен ли, что слёзы будут — сутками —
О давней, но потерянной любви?
Согласен ли, глупыш, с такими путами?
Нет? Что ж, тогда к венчанью не зови.
Теперь ты хочешь поразить
меня своей подругой юной,
как будто ветром просквозить,
дыханьем арфы тонкострунной,
обидеть нежностью очей,
унизить легкостью походки,
ах, эти злые одногодки,
герои выцветших ночей.
Должно быть, я и впрямь сильна,
коль так божественна замена:
То ль Афродита, то ли пена,
то ль птица белая она.
Мой бедный, что же ты глядишь
позавчерашними глазами?
Ужель и эту посвятишь
несбывшемуся между нами?
Я от тебя свободна, да,
мне полюбить ее нетрудно,
она поет, танцует чудно,
она краснеет от стыда.
Но ей не надо понимать,
что красота ее напрасна,
а та, усталая, как мать,
ей так безоблачно опасна.
Поздний вечер. Глухой уголок парка. Сидя на траве недалеко друг от друга, разговаривали Он и Она. Ему было лет 16, ей – около 14-ти.
…
— Ты такая забавная, малышка! – воскликнул Он
— Малышка? – переспросила Она. Помолчала, глядя в сторону, потом повернулась к нему и посмотрела прямо в глаза. – Ответь мне, пожалуйста, только честно: как ты ко мне относишься?
Он смутился. Он не мог отвести взгляда от её вопрошающих глаз и молчал, подбирая слова.
Она бросила быстрый взгляд в сторону:
— Я не тороплю тебя, но всё-таки ответь мне.
Он вздохнул. Говорить было тяжело, но необходимо:
— Послушай, я… я, конечно, люблю тебя, но…, — Он запнулся и попытался поймать её блуждающий взгляд: Она задумчиво разглядывала деревья за его спиной. – Люблю, но… как сестру, понимаешь?
Она в упор посмотрела на него:
— Как сестру? Ты не шутишь? – серьёзно спросила Она, голос её был спокоен.
Он выдержал её пристальный взгляд и твёрдо повторил:
— Да, как сестру, — и умолк, ожидая.
Ждать пришлось недолго: Она засмеялась. Он испугался: Она не была экзальтированной особой, склонной к истерикам. Хотя возможно Он её просто плохо знал, а ведь ему казалось, что Он хорошо изучил её. Только минутой позже Он понял, что её смех неподдельно счастливый. Никаких истерических ноток не звучало в нём – только абсолютное, безграничное счастье.
— Я не обидел тебя? – осторожно спросил Он.
Она тотчас перестала смеяться:
— Обидел? – Она изучающе посмотрела на него, а затем снова рассмеялась. – Ах, какой ты глупый! Я ведь всегда мечтала о старшем брате.
— Но ведь у тебя уже есть старший брат, — напомнил Он.
Она помолчала немного, потом опять посмотрела куда-то за его спину и ответила:
— Ты не понял меня: я всегда мечтала о настоящем старшем брате! О таком, который будет обо мне заботиться, который будет ревновать меня к мальчикам и не пускать на свидания с «неподходящими» кавалерами. Который будет мне твердить, что я красивая и театрально ужасаться, что я вечно кручусь перед зеркалом.
Он усмехнулся. Что-то в этом роде Он себе и представлял. Он действительно некогда обнаружил в себе чувство, схожее с ревностью, и тотчас спросил себя, а не влюбился ли Он в эту девчонку. Однако обнаружил, что его чувства не имеют к любви никакого отношения. Точнее Он никогда не рассматривал её в качестве любимой девушки. Он не желал её, не мечтал её целовать, его сердце не замирало, и голова не кружилась от одного только взгляда на неё. Но признавал, что, если кто-то обидит её, то Он не оставить проступок безнаказанным.
— Ты проводишь много времени перед зеркалом? – деланно изумился Он, возвращаясь к реальности.
Она склонила голову на бок и задорно улыбнулась:
— Ага! Я ужасающая кокетка! – и показала ему язык.
Он показывать язык не стал, а попросил:
— Продолжай, пожалуйста. Мне интересно, что же дальше.
Она фыркнула:
— Ба! Ещё, конечно, он должен был быть время от времени настоящим занудой, но я бы всё равно его любила, ведь он самый замечательный старший брат, — ехидства в голосе поубавилась, и Она почти шёпотом продолжила. – А ещё он будет называть меня «малышкой», даже когда мне исполнится тридцать.
Она замолчала. Он был растерян и не представлял, что же делать дальше, что говорить. А потому он принял, как ему думалось, единственно правильное решение: Он придвинулся вплотную и крепко обнял её за плечи.
Она встрепенулась. А мгновение спустя уже обнимала его за шею, уткнувшись лицом в плечо. Послышался глухой всхлип.
— Отчего же ты плачешь, малышка? – спросил Он, решив погладить её по голове.
Не разжимая объятий, Она подняла на него печальные глаза и вдруг лучезарно улыбнулась:
— Ты не поверишь – от счастья.
Простой ответ окончательно сбил его с толку, и Он продолжил молча перебирать её волосы.
— Правда! – отозвалась Она. – Я такая неправильная… Просто наконец-то сбылась моя мечта, а я такая глупая, что плачу.
— Ты не глупая, — покачал Он головой.
— Да.
— Нет.
— Да! – упорствовала Она.
— Нет! – Он был не менее упрям.
Оба рассмеялись.
— Ох! – воскликнула Она и потёрла глаза. – Как жжётся.
— А слёзы они такие, — ласково шепнул Он.
Она опять обняла его и спросила:
— Ты так говоришь…Ты точно знаешь?
Он кивнул
— Отчего ты плакал? – в её глазах отразилось волнение.
— Мне сказали, что мама никогда не придёт ко мне.
— Твоя мама умерла? – голос дрогнул.
— Не знаю, — бросил Он. – Там в приюте я всё ждал и ждал её. Ждал, что она придёт, и я никогда больше не увижу тех серых стен, текущих потолков и вечно сердитых воспитательниц с надменно поджатыми губами-ниточками, — его голос стал резче. Она покрепче обняла его, закусив губу. – Это было больно – терпеть, но я терпел. Ради неё. Ради мамы. А потом я узнал, что она не придёт. Просто потому, что я не был ей нужен. Никогда не был. Я всё выдумал!
Он резко отбросил её руки и встал. Отвернулся и обхватил плечи руками, усмиряя вспышку гнева. Дышать было трудно, но Он заставил себя. Как заставлял когда-то давно ждать. Как заставлял терпеть. Как позже заставлял себя быть лучшим, чтобы никто из этих баловней судьбы, не обделённых любовью, не мог обставить его. Хотя учиться ему действительно нравилось. Единственная страсть, которую у него не могли отнять и растоптать.
Он зажмурился: новая волна ненависти накрыла с головой. Чья-то рука осторожно легла ему на плечо и с силой сжала. И Он, вспомнив, что рядом Она, ещё одним усилием заставил себя успокоиться.
Она обняла его сзади, прислонилась щекой к его спине и шепнула:
— Я очень люблю тебя, — в её голосе было столько нежности, что его сердце замерло, и голова закружилась. – Ты теперь не один, и больше никогда не будешь одиноким. У тебя есть я. Возможно, я не самая лучшая сестра, но…
Он не дал ей договорить, резко развернулся и сжал в объятиях так, что Она сдавленно пискнула:
— Медведь! Ты меня задушишь! – когда Он ослабил хватку, Она, лукаво сверкнув глазами, заметила. – Помял меня всю… Маньяк!
— Плакса, — беззлобно поддел Он её.
— Неправда! – Она даже топнула ногой. – Я просто не умею плакать, поэтому мне глаза жгло!
— Не умеешь? – Он пристально посмотрел на неё. Она стала серьёзна:
— Конечно. У меня ведь не было настоящего старшего брата, который бы меня успокоил…
Поздний вечер. Глухой уголок парка. Сидя на траве, крепко обняв друг друга, разговаривали Он и Она. Ему было лет 16, ей – около 14-ти.
Она не гордой красотою
Прельщает юношей живых,
Она не водит за собою
Толпу вздыхателей немых.
И стан ее – не стан богини,
И грудь волною не встает,
И в ней никто своей святыни,
Припав к земле, не признает.
Однако все ее движенья,
Улыбки, речи и черты
Так полны жизни, вдохновенья,
Так полны чудной простоты.
Но голос душу проникает,
Как вспоминанье лучших дней,
И сердце любит и страдает,
Почти стыдясь любви своей.
В трёхмерном пространстве обыденной жизни
Быть женщиной… можно ль за это судить?
Я там, за зеркальными гранями призмы,
В другом измеренье хочу Вас любить.
Любить, даже если любовь безответна,
Любить, если рядом глухая стена,
Мечтать о несбывшемся, самом заветном.
Быть женщиной… разве моя в том вина?
Быть женщиной… Вашим блаженством и мукой,
Слезами, что держите Вы взаперти,
Мне б взять Вас, мужчина, за сильные руки
И в мир зазеркалья с собой увести.
В мир женской души, что подвластен поэтам,
И Вам подарить его большую часть,
Стать самой счастливой, наполнив Вас светом.
Быть женщиной — дар и моя ипостась…
Уважаемые авторы!
Если вы нашли одно из ваших произведений, опубликованным на нашем сайте без указания вашего авторства, большая просьба написать нам по адресу info@liricus.ru и указать ваше полное имя и ссылку на оригинал. Мы немедленно добавим эту информацию на сайт.
