Шмуцлер Леопольд. Огненная красавица

Ты полюбил меня за то,
что я смелее всех,
что повторить не смог никто
гортанно – гордый смех,

что нет преграды и конца
беспечности моей,
что нет таинственней лица,
нет проще и ясней.

Прости, я не была такой,
какой тебе кажусь,
слепой пронизана тоской,
самой себя стыжусь,

а то, что выпало тебе,
назначено тому,
кто погостил в моей судьбе
и утонул во тьму.

Лариса Васильева

В колонках играет — Heaven Shall Burn — Nyfodd Von
Легко, взмахнув руками, сделать шаг
Туда, где уже точно станет легче.
Где больше не накроет плечи мрак,
Где алкоголь не будет портить каждый вечер.

Легко, закрыв глаза, шагнуть вперёд,
Туда, где уже точно станет легче,
Где тёплый ветер беды унесёт,
Где больше не нужны ночные встречи.

Легко, шагнув вперёд, всё отпустить,
Идти по воздуху. не думая о боли.
Кромсая на куски от жизни нить,
Искать от рая своего пароли.

В колонках играет — Heaven Shall Burn — Nyfodd Von
Легко, взмахнув руками, сделать шаг
Туда, где уже точно станет легче.
Где больше не накроет плечи мрак,
Где алкоголь не будет портить каждый вечер.

Легко, закрыв глаза, шагнуть вперёд,
Туда, где уже точно станет легче,
Где тёплый ветер беды унесёт,
Где больше не нужны ночные встречи.

Легко, шагнув вперёд, всё отпустить,
Идти по воздуху. не думая о боли.
Кромсая на куски от жизни нить,
Искать от рая своего пароли.

Ф.С. Журавлев. Боярышня. 1896

Русские имена

Нет, не из шелка,
не из ситца,
а из сурова полотна,
что на хозяйстве пригодится,
в России шиты имена.

Лукаво, ласково, степенно,
легко сплетается венок:
— Аленка,
Леночка,
Елена,
голубоглазенький Ленок!

Чу, ветер дунул:
— Дуня! Дуня! –
А сам, юродивый, бегом.
Простоволосая колдунья
идет по лугу босиком.

Как спелый помидор со свеклой,
хозяева соседних гряд,
румяный Федор с белой Феклой
на лавке рядышком сидят.

А им навстречу зов ненастья,
то, затихая, то трубя:
— Спасите! Утопилась Настя,
Ивана до смерти любя!

И пашет, пашет, пашет Паша,
лишь пот стекает ручейком,
не уставая, машет Маша
ему зеленым рукавом.

Привычно, ясно,
смутно, странно
живут в России имена,
а степь по имени Степана
однажды Степью названа.

Лариса Васильева.

Быть нелюбимым! Боже мой!
Какое счастье быть несчастным!
Идти под дождиком домой
С лицом потерянным и красным.

Какая мука, благодать
Сидеть с закушенной губою,
Раз десять на день умирать
И говорить с самим собою.

Какая жизнь — сходить с ума!
Как тень, по комнате шататься!
Какое счастье — ждать письма
По месяцам — и не дождаться.

Кто нам сказал, что мир у ног
Лежит в слезах, на всё согласен?
Он равнодушен и жесток.
Зато воистину прекрасен.

Что с горем делать мне моим?
Спи. С головой в ночи укройся.
Когда б я не был счастлив им,
Я б разлюбил тебя. Не бойся!

..Я сплетена из тумана и сизого пламени.
Я была создана взмахами чьих-то ресниц.
В бездне,во мраке, в безмолвии темных глазниц…
Мудрые канули, права на жизнь не оставив мне.

Не размыкая тобой зацелованных век,
Я, повинуясь тебе, распадаюсь на атомы…
мне все равно, кому быть суждено виноватыми..
Я повинуюсь. Поверь мне. Я не человек.

Я не живу — я пьянею в бессрочном падении..
Я выпиваю твой воздух, твой голос, твой бег..
Я — это облако.
_________________Пепел.
________________________Растаявший снег..
Я — бесконечное, сладкое… но — наваждение.
Соткана ли из тумана бесцветного я
Или из сладостной мглы под твоими ресницами…
Я умоляю, попробуй хотя бы присниться мне,
Дай мне почувствовать сладкую боль бытия.

Дай мне познать, что есть — быть человеком поистине,
Чувствовать бешеный пульс в бесконечности жил…
Тот, кто страдал и любил.. кто стремился.. кто жил —
Яростно, искренне, боже, как он ненавистен мне…

К коже твоей припадая, я тихо молюсь,
Богу ли, Небу ли, Аду ли, Раю — не веруя..
Сумерки, тусклые, неразговорчиво-серые,
Вам не забрать меня… Я.. Я не остановлюсь..

Может быть, тихо целуя твой мраморный лоб,
Я испытаю забытое прежде рождение?..
Влага… Дыхание… Тлен… Лихорадка… Озноб…
Боги… Стремительный бег среди брошенных троп…
Я… Я вернулась на свет! Я рождаюсь! Я…
——————————————-СТОП.
Я — лишь туман.
Лишь твой сон.
Лишь твое наваждение…
(с) Melamorie

Я люблю тебя в дальнем вагоне,
В жёлтом комнатном нимбе огня.
Словно танец и словно погоня,
Ты летишь по ночам сквозь меня.
Я люблю тебя — чёрным от света,
Прямо бьющего в скулы и в лоб.
Не в Москве — так когда-то и где-то
Всё равно это сбыться могло б.
Я люблю тебя в жаркой постели,
В тот преданьем захватанный миг,
Когда руки сплелись и истлели
В обожанье объятий немых.

Я тебя не забуду за то, что
Есть на свете театры, дожди,
Память, музыка, дальняя почта…
И за всё. Что ещё. Впереди.

Морозный вечер.
Мосты в тумане. Жительницы грота
на кровли Биржи щелкают зубами.
Бесчеловечен,
верней, безлюден перекресток. Рота
матросов с фонарем идет из бани.

В глубинах ростра –
вороний кашель. Голые деревья,
как легкие на школьной диаграмме.
Вороньи гнезда
чернеют над кавернами. Отрепья
швыряет в небо газовое пламя.

Река – как блузка,
на фонари расстегнутая. Садик
дворцовый пуст. Над статуями кровель
курится люстра
луны, в чьем свете император-всадник
свой высеребрил изморозью профиль.

И барку возле
одним окном горящего Сената
тяжелым льдом в норд-ост перекосило.
Дворцы померзли,
и ждет весны в ночи их колоннада,
как ждут плоты на Ладоге буксира.

nadia-djes@yandex.ru